Е.Ф.Морозов
Официальная лексика, используемая правительствами и мировыми информационными агентствами, в общем-то, очень однообразна. Для смены главной темы обсуждений требуются десятилетия. Так, два-три десятка лет назад о правах человека вещали, кажется, даже электроутюги и электрочайники, а сейчас вся риторика сводится к глобальной войне с терроризмом. При этом, точно так же, как в дни пламенной борьбы за права человека, совершенно непонятно, что именно подразумевается под этой самой глобальной войной.
Если судить по Ираку, который к международному терроризму абсолютно непричастен с начала 70-х гг. (именно с момента прихода к власти Саддама Хусейна), то «война с терроризмом», как и «права человека» в 80-х гг., являются не более чем дежурным слоганом для прикрытия реальных целей политики империалистических государств. Да, глаза вас не обманули. Мы пишем именно «империалистических» и вкладываем в этот опальный термин именно то значение, которое он имеет с конца XIX века. Империализм – стремление к мировому или региональному господству, а империалистические государства – те, которые ведут борьбу за завоевание такого господства.
Но было бы неверно отмахиваться от очередного пропагандистского слогана, уже хотя бы потому, что часть наших сограждан сбита им с толку (как и слоганом «прав человека» в своё время), а потому необходимо выработать целостную точку зрения на понятие «война с терроризмом».
Террор и терроризм стары как мир, но определению (по крайней мере, в заранее заданных рамках) не поддаются. Антитеррористический комитет СНГ, например, уже четвёртый год судорожно ищет определение терроризма, которое вполне удовлетворило бы и правительство РФ, и «мировое сообщество». Нет, вообще-то определений терроризма существует великое множество (кое-кто насчитывает их более 400), но все эти определения не полностью адекватны. Вот пример подобного определения: в энциклопедическом словаре «Политология» (М.: Паблишерз, 1993) террор определяется как «особая форма политического насилия, характеризующаяся жестокостью, целенаправленностью и кажущейся эффективностью». На первый взгляд это определение воспринимается, как определение государственной политики по отношению к своему населению. Далее в энциклопедии указывается на широкое применение террора «в качестве средства политической борьбы в интересах государства, организаций и отдельных групп лиц». Как примеры терроризма в энциклопедии приводятся… публичные казни преступников и процессы «аутодафе» в период средневековой инквизиции. Гм, если пойти по пути почтенных авторов энциклопедии дальше, то можно без труда представить себе и такие виды терроризма, как ковровые бомбардировки пуштунских селений или штурм здания Верховного Совета РФ, так что вопрос ещё больше запутывается. Ну, Бог с ними, с этими определениями. Как-то всё же определяют его те, что с ним «глобально сражается»?
Что ж, если судить по материалам средств массовой информации и решениям правительств и международных организаций, террорист (в их понимании) – это попросту человек, ведущий вооружённую борьбу, не состоя при этом в штатах вооружённых сил и правоохранительных организаций. Простенько и со вкусом. Вот только запутывает вопрос ещё больше: получается, что и Зоя Космодемьянская – террористка, и Джордж Вашингтон – тогдашний бин Ладен? А как быть со знаменитой 2-й статьёй Устава ООН, согласно которой «народы, политические права которых попираются, имеют право на вооружённую самозащиту»? Палестинцы сейчас вовсю применяют на практике эту статью, за что их повсюду печатно и устно именуют террористами. Стал уже привычным этот газетно-телевизионный штамп: «палестинские террористы». Но, если применить к ситуации положения цитированной нами энциклопедии, то и термин «израильские террористы» имеет не меньше прав на существование. Как разобраться во всей этой путанице?
Для нас это разбирательство имеет особое значение, потому что сложившееся положение запутывает не только настоящее, но и прошлое. В самом деле, Борис Савинков, Сазонов, Каляев и целая плеяда социалистических боевиков помельче масштабом (Биценко, Блюмкин, Донской и мн. др.) – несомненные террористы. А Григорий Котовский? Или Нестор Махно? Вроде бы, все признаки терроризма (в понимании современных правительств и СМИ) налицо. Но, если пойти по этой дорожке дальше, то придётся и Антона Деникина с Николаем Юденичем зачислить в террористы, а вот Михаила Тухачевского и Иону Якира, с их процентными расстрелами населения, взятием заложников и применением горчичного газа против крестьян – наоборот, в доблестные защитники правопорядка.
Вам не кажется, что что-то начинает прощупываться?
Вам не кажется, что прощупываться начинает именно официальное понимание терроризма, как антиправительственной деятельности во всех её видах, и даже просто оппозиционных настроений? И даже шире – деятельности, направленной против активно формируемого мирового правительства, и антиглобалистских настроений?
На международной арене, во всяком случае, совершенно ясно, кто будет следующим букой-террористом – Ким Чен Ир (вариант: аятолла Хаменеи, председатель Совета исламской революции Ирана). Думается, не слишком сложно назвать и кандидатов в террористы на внутрироссийской арене – это мы с вами, читатель, те, кто не согласен с ролью России, как кладовой ресурсов мирового правительства. Не верится? А вы ознакомьтесь с многочисленными законопроектами об усилении борьбы с терроризмом, которые сейчас в Госдуме плодятся со скоростью клопов.
Клопов в прямом и в переносном смысле, поскольку их содержание сводится к максимальному усилению контроля за населением (не за террористами, а именно за населением) и максимальному упрощению процедур ареста, досудебного содержания под стражей, следствия и суда. Если эти законопроекты превратятся в законы (а вы что, сомневаетесь?), то будет ликвидирована какая-либо неприкосновенность личности, жилища, имущества, законодательные и конституционные гарантии этих понятий.
Здесь наш читатель, скорее всего, язвительно рассмеётся и поздравит автора статьи с благополучным сохранением детской наивности до седых волос. Не спешите, читатель. Автор и сам ясно видит существующую в этой сфере практику. Он знает, что супержулику Мавроди уже второе десятилетие как не могут подобрать статью для обвинения, а полковника Буданова взяли под стражу по первой (заметим – не сопровождавшейся никакой доказательной базой) жалобе, провели экспертизу, судили, оправдали, без каких-либо объяснений денонсировали результаты экспертизы (проведённой ведущими специалистами страны), без каких-либо юридических процедур, ведомственным приказом, отменили приговор и опять маринуют в тюрьме. Мавроди – на свободе.
Одним словом, юридическая практика в «эрэфии» потрясает своей непринуждённостью. Равно как и вся правоохранительная практика. Куда уж дальше – ходит слух, что высокое лицо в министерстве внутренних дел, то ли министр, то ли кандидат в министры, по поводу скинхэдов выразился с великолепной простотой, типа того, чтобы за два месяца каждому из них подкинуть наркотики и сшить дело. Слух – он и есть слух, может быть верным, а может быть и ложным; суть здесь совсем в другом – в том, что никто не сомневается, что если этого заявления и не было, то вполне могло бы быть. И суть здесь не в личности высокопоставленного деятеля, а в общей направленности правоохранительной практики МВД РФ.
Общая направленность правоохранительной практики очень далека от направленности риторики как на международном, так и на внутреннем уровне. В международных делах под крики о глобальной войне Соединённые Штаты и их союзники торопливо обделывают свои делишки, чему иракская война служит явным примером. Что же касается борьбы с терроризмом, то как раз сейчас в Штатах медленно, но верно развивается сенатское расследование, из результатов которого всё боле ясно становится, что администрация США, вплоть до самого верха, знала о предстоявших террористических актах 11 сентября 2001 года. Косвенно это подтверждается малоизвестным фактом – в подвергшихся атаке захваченных самолётов небоскрёбах Торгового центра в этот день начало работы было перенесено на час, с 9.00 на 10.00. Только поэтому число погибших было меньшим, чем могло быть (во всех офисах этих башен-близнецов работало более 6 000 человек), хотя и так их оказалось немало.
Это заставляет заподозрить в терактах 11-го сентября, кроме самих терактов, ещё и провокацию администрации США. И за историческими примерами далеко ходить не надо. Есть такой пример – Пёрл-Харбор. Напомним ситуацию. В 1941 году президент Рузвельт, настойчиво и последовательно проводивший курс на вступление США во вторую мировую войну, столкнулся с организованным и жёстким противодействием этому курсу со стороны противников втягивания в войну в сенате и конгрессе США. Для глобальной политики Рузвельта это был тупик. Тогда президент начал провоцировать нападение на США. Для этого он предъявил Японии чрезвычайно оскорбительный ультиматум о прекращении всякой военной и иной активности в Юго-Восточной Азии, заморозил японские банковские активы, ввёл эмбарго на поставки сырья, потребовал отвода японских войск из Индокитая… словом, сделал всё, что полагается делать с объявлением войны, кроме самого объявления, которое он не был властен сделать. Его действия японским руководством могли быть истолкованы только как прелюдия к объявлению войны Штатами Японии. Именно так они и были истолкованы. Японское руководство приняло решение о подготовке войны со США.
Но надо было заставить Японию нанести первый удар. С этой целью японским политикам был подброшен соблазнительный кусочек – Тихоокеанский флот США, якобы для подкрепления военной демонстрацией политических требований, был перебазирован из своей постоянной военно-морской базы Сан-Диего в базу Пёрл-Харбор, расположенную на Гавайских островах, в пределах досягаемости японского флота. Зная японский менталитет, нетрудно было предположить, что японцы увидят в этом удобный случай начать войну с определённым преимуществом, разгромив внезапным ударом американский Тихоокеанский флот. Так и произошло. Всё остальное – позднее сообщение президенту расшифрованных депеш японского посольства, невозможность вызвать начальника штаба ВМФ США с утренней прогулки, передача предупреждения по гражданскому телеграфу и пр. – вполне вписывается в эту схему. Результат – разгром американского Тихоокеанского флота в Пёрл-Харборе, 5 000 погибших моряков, потопленные корабли, сотни сожжённых на аэродромах самолётов. Но это, так сказать, чисто военный результат. Обычно забывают ещё один результат, военно-политический. А он выражался в том, что конгресс США, возмущённый и потрясённый коварным нападением (реакции людей предсказуемы) единогласно высказался за объявление войны, и история начала развиваться по прописям Франклина Делано Рузвельта (а точнее, тех сил, которые стояли за этой зловещей фигурой). Аналогии с 11-м сентября, как видите, полные, даже мелкому штриху переноса времени начала работы в торговом центре есть аналогия – вывод накануне нападения из Пёрл-Харбора авианосцев Тихоокеанского флота. Надо думать, авианосцев было жалко, а 5 тыс. погибших моряков… для политиков типа Рузвельта люди всегда были расходным материалом.
А разве у нас, в России, дело обстоит по-другому? Вспомните-ка, как начиналась война на Северном Кавказе, сейчас уже переползшая во второе десятилетие. Сначала, осенью 1993 года, на Грозный послали наёмников, «героев» штурма Белого дома, которые там благополучно обделались. Это, по-видимому, и было целью их действий. Затем начали проводить войсковую операцию, спланированную именно так, чтобы она провалилась, но вызвала максимальный вой во всех западных и прозападных СМИ. Наши придурки-журналисты, вкупе с ненашими дезинформаторами, действующими под именем «россиянских» журналистов, до сих пор глумятся над известной фразой П. Грачёва о том, что ему требуется два часа и один полк, чтобы раз и навсегда навести порядок в Чечне. Почему мы считаем это глумление смесью глупости и дезинформации?
Да потому, что П. Грачёв – профессионал. Прямо скажем, обвинять его есть за что, но и профессионализма у него не отнять. Он не сделал бы легкомысленного и необоснованного заявления. Дело в том, что у него такой полк был – 45-й отдельный полк специального назначения ВДВ, созданный и обученный по образцу знаменитых бригад спецназа ГРУ. И, как ни верти, а при высадке этого полка в центр Грозного с вертолётов и поддержке этой высадки заранее просочившимися в город группами больше двух часов на ликвидацию военно-политического руководства «Ичкерии» не потребовалось бы при любом раскладе. Фраза Грачёва выдаёт его план – тот самый, который мы сейчас сформулировали. То, что этот план не был приведён в действие, может означать только одно – Грачёву запретили проведение этого плана и навязали другой. Причём, судя по неуклюжести действий наших войск, складывается впечатление, что это было сделано буквально в последние часы перед началом действий, и в последующем войска вообще какое-то время действовали без всякого плана. Более того, очевидно, что с началом действий войскам свыше были поставлены такого рода ограничения, чтобы они вышли на исходные позиции для штурма Грозного как можно позже, предоставив «ичкерийцам» как можно больше времени для подготовки к отражению штурма. А вспомните, как восторженно «наше» телевидение размазывало в апокалиптическую картину двенадцать подбитых танков в Грозном, вспомните фильмы «Кавказский пленник», «Апокалипсис» и прочие успехи прочеченской пропаганды.
Дальнейшее общеизвестно. Мы не снимаем ответственности за плохую подготовку и низкую степень руководства войсками с военного командования, но утверждаем, что основная доля вины за затягивание северокавказских кампаний лежит на военно-политическом руководстве. Русский солдат – это русский солдат. Как ни держи его за фалды, он своё дело сделает. А теперь попробуйте подсчитать, сколько раз объявлялись в Чечне перемирия, и притом всегда в одном и том же положении – когда формирования сепаратистов оказывались разгромлены и прижаты к стенке? А позорные Хасавюртовские соглашения Лебедя-Березовского?
Да и во второй кампании не лучше. Новый президент начал с энергичного заявления о «замачивании в сортирах». Хотя всех и покоробил лексикон (надо же знать, какой слэнг где применять – св. Павел свои успехи в распространении христианства приписывал исключительно тому, что «с каждым говорил на его языке»), но порадовала кажущаяся определённость военно-политического курса в отношении чеченского сепаратизма. «Кажущаяся» – потому, что давно ожидаемое всеми политическое решение вылилось в предоставление власти в Чечне одной из соперничающих группировок сепаратистов. Ясно, что это была только видимость решения. Что, других политических групп в Чечне не было? Ерунда. Любой специалист по региону мог бы и может назвать несколько политических группировок, которые без всякого подтекста могли создать в республике климат искреннего сотрудничества и политической изоляции бандформирований. Не по-русски говорить плохо о покойниках, но у нас не проходит впечатление, что группировка Кадырова была резервом сил, использующих чеченский сепаратизм в своих интересах, и должна была (а может быть, и не «была», а просто должна) возобновить войну в тот момент, когда Басаев и Масхадов потерпят полный крах.
Кстати, 45-й полк спецназа ВДВ в Чечне всё-таки отметился. Мы имеем в виду так называемое «дело полковника Поповских», которого вместе с ещё пятью товарищами восьмой год (очередной рекорд россиянской юстиции, прямо для книги Гиннеса) держат в предварительном заключении по смехотворному обвинению в убийстве мелкого плагиатора из «МК» (расшифровка – «Московская канализация»). Всё дело в том, что Павел Поповских был начальником разведки ВДВ, а все его подельники – руководители управления разведки ВДВ, командир 45 полка спецназа и его заместители. Который год уже гуляет повсеместный слух, что никакой «Дима Холодов» тут ни при чём, а маринуют офицеров за то, что они без санкции тогдашнего политического руководства организовали ликвидацию Дудаева.
«Тогдашнее политическое руководство» смирненько сидит в Лондоне, россиянская юстиция (без особой настойчивости) возбуждает дело об его розыске в Интерполе. Всё это достаточно смехотворно, поскольку десятки тысяч людей могут назвать адрес проживания и номера телефонов «разыскиваемого». Но дело не в этом, а в том, что Поповских и его товарищи сидят при всех «политических руководствах». А это достаточно верный признак того, что политика по отношению к терроризму в РФ не претерпела изменений.
«Десятина» уже писала о чеченском терроризме в России и отметила, между прочим, что этот терроризм ни в одном из зарегистрированных случаев не был направлен против каких-либо властных структур (охота на Кадырова – исключение; здесь явно просматривается мотив борьбы за власть), но исключительно против народных масс России, и даже, выражаясь точнее, против русского народа. Соответственно этому и борьба с ним (терроризмом) попросту не ведётся. Действительно, из всех форм и методов антитеррористической борьбы (а их отработано немало) мы видим одну – охрану правительственных объектов. А таким пассивным действием войну против терроризма не только не выигрывают, но и вообще не ведут. Нет её, этой войны, у нас в России. Одноногий Басаев – и тот уже десять лет гуляет на свободе.
Могут, правда, привести в пример недавний подрыв Яндарбиева в Кувейте. Но, как известно, эксперты заявляют, что подрыв Яндарбиева осуществлён с использованием полупрофессиональных методик, какими специалисты из ГРУ пользоваться не станут. Так что Яндарбиева, скорее всего, рванули земляки-конкуренты из-за распределения денежных потоков, а «признания» двух задержанных российских агентов достаточно просто объяснить пытками в кувейтских тюрьмах (если они ещё были, эти признания).
А в целом приходится вернуться к нашему первоначальному тезису – о том, что «войной с терроризмом» на всех уровнях современной политики именуются акции, ничего общего не имеющие с этим названием. Соответственно, и ярлык «террористов» наклеивается на людей, попросту неугодных мировому и региональным правительствам. Больше ничего об этом сказать нельзя, и пресечения терроризма от этой деятельности ожидать также не приходится.
Но позвольте, а как же нам быть с реальным терроризмом? В какие бы скверно пахнущие игры не играли вокруг этого термина правительства, гибнем-то от терактов мы. Сейчас в России от теракта, как от молнии, защищает только теория вероятности, причём, как и в грозу, с каждым новым актом вероятность поражения конкретного человека растёт. Что же это такое – терроризм? Как нам найти его корни, для того, чтобы понять – что мы должны предпринять, чего требовать от правящих кругов?
Попробуем подойти к запутанной ситуации с другого конца. Обычно словосочетание «война с терроризмом» начинают оценивать с термина «терроризм» и, как мы уже показали, только ещё больше запутываются. А что если начать его разбор с термина «война»?
Война в современной философии, в том числе и в таком важном её разделе, как полемология (наука о войне), рассматривается прежде всего как функция политики государства, а как функция политики общества – лишь постольку, поскольку политика обществ связана с политикой государств. Между тем официально считается, что государство является элементом общества. То есть, по смыслу современных политологических теорий, общество создаёт государство, после чего передаёт ему ведение войны. Многие социологи прямо так и утверждают, что государство – механизм, создаваемый обществом в первую очередь для ведения войны. Что ж, может быть в теории оно и так, а на практике – не получается. Достаточно известно, насколько глубоко войны влияют на жизнь общества. Практика же, как известно – критерий истины.
Есть и другой социологический взгляд, который сводится к тому, что войны возникли в результате и как следствие складывания государства. В особенности настойчиво проводила этот взгляд марксистская социология. Между тем, любому мало-мальски знакомому с проблемой человеку совершенно ясно, что война возникла с появлением на планете современного человека – кроманьонца. У его предшественника – неандертальца – войны не было, была только охота, безразлично, на зверя или человека. Все раскопанные стоянки неандертальцев полны костями животных вперемешку с такими же обглоданными человеческими костями. Отношение к представителю другого племени, как к равному, а не как к добыче, – достижение кроманьонцев, великая этическая революция древности. С приходом кроманьонцев в «примитивных» обществах война постепенно обставляется всё большим количеством ритуалов, запретов и правил, вплоть до того, что сводится к ритуальному поединку между двумя представителями воюющих племён, и большей частью даже до первой крови, а не до убийства. В «цивилизованном» обществе она тоже обставляется всё большим количеством запретов, но – любопытный момент – чем больше запретов, тем войны становятся свирепее и бесчеловечнее.
В общем, война изначально есть социумная функция. Государство, может быть, и не было создано как в первую очередь инструмент для ведения войны, но общество, несомненно, передало ему эту функцию (и сделало это с чувством большого облегчения). Другой вопрос – что государство эмансипировалось от общества и стало самодовлеющим и подавляющим общество механизмом. Поэтому вся военная история полна примерами военных акций общества, проходящих параллельно с войнами государств.
XX век выпадает из общего ряда тем, что эта тенденция, наблюдающаяся на протяжении всей письменной истории человечества, резко обострилась. Социумные войны ведутся гораздо чаще государственных войн, втягивают в свою орбиту всё более мелкие человеческие общности и становятся всё кровопролитнее (в Уганде за тридцать лет было истреблено 15 % населения, в Руанде – и все 25 % и т. д.). И очень может быть, что сейчас мы наблюдаем начало перехода функции ведения войны от государства к обществу, об этом говорят современная милитаризация общества, его реорганизация на военных принципах. Само по себе это явление не было чем-то неожиданным – индустриальная революция XVIII-XIX вв. поставила на повестку дня задачу организации общества по военному образцу, воспитания и обучения гражданина в первую очередь для исполнения его профессиональных обязанностей. Выработанная в средние века концепция образования и воспитания, как орудий формирования всесторонне развитой личности, была заменена новой индустриальной концепцией профессионализации. К нашему времени эта концепция доведена до своего логического завершения, человек не только индустриализирован, но и обезличен. Государство (а во многом и общество) воспринимает человека как приставку к машине. В результате родилась тотальная война.
Индустриализация общества, как известно, привела к всеобщей воинской повинности и массовым армиям. Общество стало военной организацией, и каждый человек стал элементом этой военной организации. Людендорф в своей знаменитой «Тотальной войне» глубоко вскрыл данное состояние общества. Если ты не на фронте, не в рядах многомиллионных вооружённых сил – значит, ты в рядах трудовой армии, делаешь боеприпасы для фронта; даже если ты художник или артист – всё равно ты мобилизован во фронтовые концертные бригады или для поточного создания агитационных комиксов.
В координатах геополитики этот процесс вполне закономерен. Соотношение географических территорий, их взаимодействие и влияние зависит в первую очередь от их характеристик, среди которых одно из важнейших мест занимает качество населения. Естественно, задачи, выдвигаемые геополитическим положением, разрешаются, среди прочего, и повышением качества населения. Наиболее лёгкий путь такого повышения – организация населения по военному типу, и мы видим сейчас такую организацию во всём мире. Милитаризация социума государством – вот наиболее подходящее название этому процессу, параллельному самомилитаризации социума, вызванной расхождением его целей с целями государства.
Этот социальный Голем, созданный во многом самим государством, вышел из-под государственного контроля. С середины прошлого века социологам, полемологам, государствоведам, военным теоретикам пришлось заняться им всерьёз. В современной практике мы видим сочетание конвенциональных войн с неконвенциональными формами военных действий, характерное и для XIX, и для XX века – с определённым сдвигом в сторону неконвенциональных действий.
Положение в мире можно описать только термином «глобальный системный кризис», причём не последнюю роль в этих кризисных явлениях играет кризис цивилизационный. Это положение хорошо разобрано в трудах последнего из великих цивилизационистов – Л. Н. Гумилёва. По Гумилёву, парадигма какой-либо цивилизации утрачивает свою действенность тогда, когда число субпассионариев (т. е. людей, ставящих личные интересы выше интересов социума и цивилизации) достигает таких величин, что они начинают преобладать в сферах, определяющих развитие и состояние цивилизационной модели. Тогда возникает состояние, определённое Гумилёвым как «война всех против всех». Мы полагаем, что эта формула лучше всего определяет современную ситуацию.
Попытки частичной демилитаризации государств, предпринимаемые в последнее время, вошли в противоречие с милитаризацией социумов. На попытки разоружения и ограничения военной активности на государственном уровне социумы отвечают наращиванием военной активности на уровне социальном. Это выразилось прежде всего в невиданном размахе партизанских и повстанческих действий во второй половине XX века и, в конечном счёте, в феномене глобального терроризма.
Ничего случайного в этом явлении нет. Оно порождено реакцией геополитических организмов на то, что стоящие перед ними задачи решаются частично или вообще не решаются компромиссно-договорными мерами. Сознательно или бессознательно, социумы, социальные страты и группы переходят к военным методам решения своих текущих задач без участия государства и даже при его противодействии.
Примечательно, что отсутствие единого управляющего центра (что является основным условием осуществления конвенциональных и тотальных войн) компенсируется наличием некоей концепции, объединяющей и регулирующей действия парамилитарных социальных структур. Наиболее ярко это проявилось в афганской войне, когда десятки полевых командиров враждующих группировок вели в общем согласованные действия, будучи объединены концептуально. Это же проявилось в чеченском, сомалийском и многих иных конфликтах. Сейчас мы можем наблюдать это в Ираке.
Таким образом, конвенциональные и тотальные войны государств и коалиций постепенно сменяются войнами нового, концептуального типа, которые ведут различные социальные и политические негосударственные группировки, даже вступая в конфликт с собственным государством. В тесной связи с этим процессом стоит явно наметившийся в мире процесс отмирания государственного суверенитета и государства, как такового – вспомните о ликвидации государственности Сомали, Афганистана, Конго (можно привести массу примеров ликвидации и ограничений государственных суверенитетов).
Этот конфликт типов войн хорошо просматривается в настоящее время на Ближнем Востоке, где палестинцы и поддерживающие их исламские группировки полуинстинктивно противопоставляют тотально-военным акциям Израиля концептуально-военные действия. Этими методами они смогли добиться восстановления Палестинского арабского государства, чего не смогла сделать ни ООН в рамках международного права, ни различные арабские коалиции методами тотальных военных действий. Сейчас они ведут борьбу за полную независимость Палестины и, поскольку методы борьбы с концептуальной войной пока не выработаны и даже не намечены, по-видимому, в течение ближайших 10-15 лет добьются своей цели.
Конечно, в таком малом объёме мы с вами и не могли полностью разобраться в таком сложном явлении, как терроризм, тем более – при том тумане, который напускают в этот вопрос мондиалистские структуры всего мира. Но, кажется, мы всё-таки вышли на уровень понимания природы современного террроризма, и на этом уровне натолкнулись на два парадоксальных вывода – во-первых, что так называемый терроризм есть явление борьбы обществ против всё более мондиализирующейся и глобализирующейся политики правительств; во-вторых, что «глобальная война с терроризмом» есть не что иное, как война правительств против обществ.
Конечно, парадоксальными эти выводы кажутся только на первый взгляд. И противоречие между вскрытыми нами закономерностями и тем, что в самых разных странах ведётся террор именно против социумов, снимается ещё более парадоксальным (опять-таки на первый взгляд) выводом: война с терроризмом – не что иное, как эпизод антисоциумной войны.
В самом деле, с чего мы взяли, что система глобального терроризма не является глобализационной структурой? Ведь факты, подтверждающие это, мы встречаем на каждом шагу. Кто такой бин Ладен? Выкормыш американских спецслужб, на протяжении десятилетий их верный агент в борьбе за «новый мировой порядок». Где он действовал в последнее время? На Ближнем Востоке. Достаточно хорошо известно, что перед любым вторжением в район предстоящих боевых действий забрасываются формирования войск специального назначения – разве действия бин Ладена не предшествовали вторжения американских войск в Афганистан и Ирак, и разве они не преподносятся как оправдание этих вторжений?
А кто такой Басаев? Выкормыш советских (мы вполне осознанно говорим: «советских») спецслужб. Где он появляется? Там, где это нужно для сил, борющихся за власть в России. Будёновск приводит к власти Березовского, Грозный 1996 года – Лебедя и т. д. Мы считаем, что пресловутая «неуловимость» бин Ладена и Басаева работает на эту версию.
Так в чём же мы видим связь между исследованным нами парамилитарным состоянием обществ и глобальным терроризмом? Предположительно, связь эта выражается в следующем.
Во-первых, главари терроризма черпают в парамилитаризованных слоях общества кадры для своих армий. Мы говорим: «война против чеченцев», но чеченцы ли составляют костяк отрядов сепаратистов в Чечне? Судя по сообщениям прессы, этот костяк – исламские (и не только) добровольцы со всех краёв света, в том числе и из России. Не являются ли бароны от террора таким же ложным маяком для социумных сил, каким был сто лет назад Виктор Савинков, считавший, что он делает революцию, а на самом деле бывший слепым орудием запутанных замыслов Азефа?
Во-вторых, главари терроризма и их деятельность (а вследствие этого и весь глобальный терроризм) прочно вписаны в мондиалистскую систему. Они действуют совместно с «правительствами», ставшими исполнительными органами «нового мирового порядка», в результате чего естественно предположить наличие органа, координирующего деятельность и тех, и других. Например, трогательно бережное отношение россиянского правительства к чеченским структурам организованной преступности в России не означает ли того, что оно содержит эти структуры как резерв в борьбе против российского общества? Если уж МВД намерено подбрасывать скинам наркотики, то логичным следующим шагом, очевидно, может стать «заказ» преступникам деятелей национального движения.
В-третьих, глобальный террор, в том виде в каком он сейчас существует, попросту является разновидностью крупного бизнеса. Не верится? Тем не менее, никакой бин Ладен с его исходными двумя миллиардами долларов не смог бы и полгода содержать глобальную террористическую структуру – а ведь содержит уже десять лет. Откуда средства (и средства огромные)? В отношении чеченских сепаратистов раньше печатались, хотя и отрывочно, данные о межправительственных и международных фондах, содержащих их, – теперь и этого мы не встретим в СМИ. А ведь переводы средств продолжаются. Но кто же будет посылать миллиарды неизвестно кому, и при этом не ждать от них отдачи?
Для России цель этих финансовых вливаний достаточно понятна – продолжать держать страну в состоянии перманентного военно-политического кризиса. Периодические разговоры о перекрытии этих вливаний так и остаются «разговорами для бедных». В сущности, той же цели финансовые вливания со стороны служат и в отношении большинства других стран мира. На разрушении государств и обществ сделано больше состояний, чем на их созидании – делаются они и сейчас; достаточно посмотреть на россиянских «олигархов». А ведь и эти олигархи, как достаточно ясно, являются не более чем агентами правящих кругов.
Так что последний вывод, который мы сделаем, уже не будет парадоксальным. Надо полагать, каждый из нас уже сделал его для себя, пусть и в разных формулировках. И заключается он в том, что «глобальная война с терроризмом» есть не что иное, как грандиозный блеф, маскировка борьбы на уничтожение, ведущейся мондиалистскими структурами против народов и социумов всех стран мира. В том числе и против нас.