Алексей Смирнов,
«Совершенно секретно»
4 ноября Россия будет отмечать новый государственный праздник - День народного единства. Праздник придуман нашими государственными мужами в прошлом году в ознаменование конца Смутного времени, случившегося без малого четыреста лет назад. Дата взята с потолка, поскольку 4 ноября 1612 года никаких значительных событий в стране не произошло. Важно другое: в это время Россия, находясь на грани развала, сумела собраться с силами, изгнать польских и шведских захватчиков и выбрать, наконец, царя, устроившего всех. Смутное время возвело на престол династию Романовых. Но прежде чем на трон взошла она, русским царем был избран... шведский принц Карл Филипп. И одним из самых последовательных его приверженцев был наш национальный герой князь Дмитрий Пожарский. «Совершенно секретно» предлагает вниманию читателей отрывок из готовящейся к печати книги нашего постоянного автора Алексея Смирнова, в которой рассказывается о попытке ополчения и Новгорода вручить шведскому принцу шапку Мономаха.
Ткань российской государственности истлела. Не только боярское правительство в Москве, но и воеводы провинциальных городов, и церковные иерархи, и простые обыватели «изворовались», как говорили тогда, забыв - кто в погоне за выгодой, кто из страха за жизнь - о достоинстве и чести. Сегодня они целовали крест на верность одному властителю России, а завтра предавали его ради столь же ненадежного соперника. «Там мужику присягнуть - все равно что ягоду проглотить», - изумленно писал один из польских дворян, наблюдавший российскую жизнь периода Смуты. Но куда страшнее было, что народ позволил пробудиться в себе зверю. Вчерашние крестьяне и дворовые холопы, дьячки и ремесленники, опьяненные вседозволенностью и запахом крови, пришедшие в отчаяние от свалившихся на них бед, стали убийцами и насильниками. И все же, даже творя самые страшные преступления, люди того времени соразмеряли свою жизнь с небом, ожидая его заслуженной кары. В народе родилась идея очиститься от грехов, от которых проистекали все напасти. Осенью 1611 года в грамотах, которыми города сообщались друг с другом, вдруг появились призывы объединиться в покаянии и добровольно наложить на себя суровый пост. Решено было три дня - в понедельник, вторник и среду - вообще ничего не есть и не пить, а в четверг и пятницу есть «сухо». Охвативший всех религиозный порыв был так велик, что, как гласит летопись, по окончании поста «иные померли, не только младенцы, но и старые, и скотове». Ведь поститься заставили всякую живую тварь, в том числе не способную принять самостоятельное решение, от коров в хлеву до грудных младенцев в люльках.
Нижегородцы, очищенные постом, были полны решимости продолжить свой духовный подвиг, но не знали, что предпринять. За дело взялся мясоторговец Кузьма Минин, недавно избранный земским старостой. Минин объявил, что ему ночами трижды являлся преподобный Сергий, указав путь служения родине. Святой, отличившийся в Куликовском сражении, устами земского старосты сообщал, что нижегородцы должны снарядить новое ополчение для похода на Москву и не жалеть для этого своих сбережений. Минин подал пример жертвенности, отдав в общую казну часть своих денег, драгоценные оклады икон и украшения жены. Возглавить ополчение предложили князю Дмитрию Пожарскому. Этот 30-летний воевода не отличался полководческими талантами, но его знали как честного человека, сохранявшего верность последнему великому князю Шуйскому в самые драматические моменты его короткого царствования.
К весне 1612 года нижегородское ополчение было готово двинуться на Москву.
Но эти планы пришлось отложить. Казачьи предводители Заруцкий и Трубецкой, хозяйничавшие в таборах под Москвой, увидели в силе, собиравшейся в Нижнем Новгороде, угрозу своей власти. Нужно было консолидировать малоуправляемое казачье войско и по возможности привлечь на свою сторону русские города, склонявшиеся к Совету всей земли - правительству, учрежденному ополчением Минина и Пожарского. Прежде всего следовало отрезать Пожарского от нетронутых междоусобицей северных поморских городов, откуда ополчение пополнялось деньгами, одеждой и оружием. Тот, кто владел Ярославлем, контролировал сообщение центральной России с севером. Но казакам не удалось взять Ярославль с налета, а 1 апреля, понимая его стратегическую важность, Пожарский привел туда свое войско. Ярославль на четыре месяца стал временной русской столицей. Там работали приказы, чеканилась своя монета с именем последнего царя династии Рюриковичей - Федора Иоанновича, оттуда по всей стране рассылались грамоты Совета всей земли. Правительство даже учредило новый государственный герб, на котором был изображен лев, отказавшись от прежней символики, запятнанной самозванцами, - двуглавого орла.
Российские историки объясняют длительное «ярославское сидение» главным образом необходимостью укрепления войска перед схваткой с засевшими в Москве поляками и стоявшими у стен столицы казаками. Однако основной причиной, как свидетельствуют документы ополчения, было общее желание идти на Москву со своим царем. Заседавший в Ярославле Совет всей земли хотел противопоставить новому казачьему ставленнику - третьему Лжедмитрию - своего великого князя, избранного волеизъявлением представителей всех русских городов.
Уже через неделю после вступления в Ярославль ополчение стало рассылать по городам грамоты с призывом прислать по два-три представителя для избрания государя. Быстрого отклика на приглашения из Ярославля не последовало - многие города выжидали развития событий, и в июне 1612 года временное правительство перешло от уговоров к угрозам: «А будет, господа, вы к нам на совет вскоре не пришлете, <...> и с нами и со всею землею не соединитесь, и общим советом на Московское Государство Государя не учнете с нами выбирати, и нам, господа, с сердечными слезами с вами рос-тався, всемирным советом с Поморскими и с Понизовыми и с Замосковными городы выбирати Государя, кого нам Бог даст».
Но «Бог», по мнению руководителей ополчения, уже предложил свою кандидатуру, которую оставалось лишь провести на избирательном соборе. Этим кандидатом был шведский принц Карл Филипп.
Земское ополчение хотело знать «по статьям» содержание договора командующего шведской армией Делагарди с новгородцами, заключенного после взятия шведами столицы русского севера. Для этого оно еще в мае отправило в Новгород своего представителя Татищева, который вернулся с благоприятными впечатлениями о шведах. Он сообщил, что «в Великом Новгороде от Немецких людей Христианской вере никакой порухи и православным крестьянам разорения никакого нет, а живут по-прежнему безо всякой скорби». В конце июня в Ярославль прибыло новгородское посольство, представившее Совету всей земли список с договора Новгорода с Делагарди. Начались переговоры с участием делегатов многих российских городов.
Новгородцы постарались представить дело в максимально благоприятном для них свете, чтобы, как они говорили, русские были «с Немецкими людьми вместе заодин». По их словам, Густав Адольф, король Швеции, и королева-мать согласились отпустить в Россию принца Карла Филиппа в ближайшее время, и нет никаких сомнений, что он перейдет в православие.
Грамоты, которые Совет всей земли рассылал по городам, проникнуты уверенностью в скором и счастливом окончании дела. «Карл Филипп будет в Новгороде на государство вскоре, и дается на всю волю Новгородского государства людей, и хочет креститься в нашу православную христианскую веру греческого закона», - писал Пожарский в Путивль накануне приезда новгородского посольства.
Впоследствии усилиями многих русских историков князя Дмитрия Пожарского сделали удобным национальным героем, у которого и в мыслях не было сажать на престол иноземного принца. Многие документы периода ярославского сидения не вписывались в образ этого человека, вылепленный по готовому образцу, предложенному официальной историографией. И об этих свидетельствах попросту «забыли».
Однако патриоты бывают разными. В Ярославле вокруг Дмитрия Пожарского собрались люди, убежденные, что спасти Российское государство от разорения и междоусобиц сможет лишь шведский принц на Московском престоле. В планы ополчения входило заключение соглашения с новгородским посольством о присоединении «земли» к договору Делагарди с Новгородом. Затем, на Соборе в последних числах июня, можно было провозгласить Карла Филиппа государем всея Руси. Было решено лишь настаивать на принятии королевичем православия, поскольку пункт о его вероисповедании в договоре Новгорода с Делагарди отсутствовал.
«А как королевич придет в Новгород и будет в нашей православной крестьянской вере Греческого закона, и мы тотчас ото всего Российского государства с радостию выбрав честных людей, которые к тому великому делу будут годны, и дадим им полный наказ о государственных и о земских о добрых делах говорити и становити, как государствам (то есть Новгородскому и Московскому. - А.С.) быть в соединении», - заявил Пожарский.
Делагарди в то же время писал королю, что, хотя часть русских требует крещения Карла Филиппа в их собственную веру, представители русской верхушки в частных разговорах с ним заверяли, что согласны на любую религию государя, лишь бы он их собственную веру не трогал. Вполне возможно, беседы на эту тему действительно велись, и часть бояр, успевших сблизиться с поляками за годы Смуты, не исключала превращения России в подобие Речи Посполитой, с большими правами аристократии и с мирным сосуществованием трех религий - католической, лютеранской и православной, смертельно враждовавших между собой вне польских границ.
Однако в Ярославле обсуждение вероисповедания Карла Филиппа развития не имело. Что толку было ломать копья понапрасну, если претендент на престол до сих пор не явился на границу? Без Карла Филиппа временное правительство предпочло другие кандидатуры не рассматривать.
Почти две тысячи делегатов из разных городов России, собравшиеся к концу июня в Ярославле на Собор, стали разъезжаться по домам в растерянных чувствах. Все опять складывалось не так, как обещали в своих грамотах вожди ополчения. Новгородское посольство также отправилось домой, заверив временное правительство, что станет добиваться приезда Карла Филиппа по летнему пути. Совет всей земли, стараясь подчеркнуть серьезность своего требования, писал в Новгород, что если это условие не будет выполнено, «во всех городах о том всякие люди будут в сумненье, а нам безгосударя быти невозможно, сами ведаете, что такому великому государству без государя долгое время стоять нельзя».
Мешкать в Ярославле не имело смысла. В августе ополчение выступило на Москву.
Выкуривание из Кремля опытных бойцов-поляков было делом долгим и непредсказуемым, и король Густав Адольф и его советники в любом случае получили еще несколько месяцев для размышлений. Делагарди отправил в августе своему монарху подробный отчет о проходивших в Ярославле переговорах, прося, чтобы Карл Филипп приехал на границу до наступления зимы, и уверяя в неизменном желании русских видеть его царем:
«И князь Дмитрий Пожарский, равно как некоторые другие знатные бояре, написал мне особенно и доверительно, что знатнейшие бояре, которые теперь находятся по всей стране, все друг с другом соединились и согласились, что они не пожелают никакого другого Государя, кроме высокоупомянутого Его Княжеской Милости, В. Величества любезного дорогого господина Брата, как только Его Княжеская Милость осенью прибудет в Финляндию; но часть простой и неразумной толпы и особенно отчаянные и беспокойные казаки не желают никакого определенного правительства, не хотят избрать такого Правителя, при котором они могли бы и впредь свободно грабить и нападать, как было до сих пор».
Воин, привыкший к открытым сражениям, Делагарди понимал, что терпит поражение в бесшумной канцелярской битве, разыгрывавшейся в Стокгольме и шедшей по незнакомым ему правилам. Неужели в Швеции не понимают огромных перспектив, открывающихся в случае династического союза с Россией? Если у государственных мужей есть какие-либо аргументы, объясняющие задержку Карла Филиппа, то почему бы их не разъяснить? До Делагарди доходили слухи о том, что его недоброжелатели в Швеции внушали королю, будто он вынудил Совет всей земли первого ополчения выбрать Карла Филиппа великим князем. Но русские приняли свое решение совершенно добровольно! Возможно, королева-мать просто боится отпускать малолетнего сына в Россию, но ведь Карлу Филиппу пока нужно добраться только до Выборга, ему не придется покидать пределов королевства.
Между тем события в России развивались по своему сценарию, в который никак не удавалось включить Карла Филиппа в качестве активного персонажа.
Вскоре в Ярославль явились посланные Заруцкого и Трубецкого с предложением соединиться с Нижегородским ополчением в борьбе с поляками. Временное правительство согласилось принять помощь казаков, но провинциальное дворянство, составлявшее костяк сил Пожарского, все равно не испытывало к ним доверия. В конце июня в Ярославле поймали двух казаков, неудачно покушавшихся на жизнь Пожарского. На
допросе они показали, что были подосланы Заруцким, не желавшим уступать свою власть Временному правительству. Когда основные силы ополчения подойдут к Москве, ему могли припомнить и организацию этого покушения, и смерть Прокопия Ляпунова - организатора и руководителя первого ополчения 1611 года. Растаяли надежды и на возведение на трон сына Марины Мнишек - большинство казачьих атаманов стали склоняться к мысли, что эта карта отыграна и нужно искать другого кандидата. Нужно было начинать все сначала. И Заруцкий с двумя тысячами сторонников покинул лагерь, уйдя в Коломну, где ожидала развязки его любовница Марина Мнишек с «Воренком». Затем за сыном царицы прислали астраханцы, и Заруцкий увел свою маленькую армию на юг, в Астрахань, надеясь вскоре вновь подняться на очередной волне Смуты.
С бегством Заруцкого из подмосковных таборов второе ополчение избавилось от угрозы вооруженной конфронтации с казаками. Боярин Дмитрий Трубецкой, формально возглавлявший казачьи отряды, был готов на союз, собственных политических планов он не имел, а заботился лишь о соблюдении «чести». Теперь можно было брать Москву.
Обычным оружием для взятия крепостей был голод, и ополчение лишь постаралось, чтобы его призрак смог материализоваться. Седьмого ноября 1612 года голод открыл ворота крепости. Полумертвые от истощения поляки, выбитые за четыре дня до этого из Китай-города, согласились сдаться. Они выговорили себе лишь одно условие -сохранение им жизней. Те, кого взяло ополчение Пожарского, выжили, но почти всех пленников, оказавшихся в казачьих руках, ждала смерть.
Польская опасность исчезла, и победители стали готовиться к избранию царя. Уже в первых числах ноября по городам и областям России были разосланы повестки с призывом отправить в Москву по десять «лучших, разумных и состоятельных» людей от каждого города, чтобы им «о государственном деле говорити». Постепенно количество выборщиков, представителей всех сословий - от посадских людей до духовенства -достигло полутысячи, они съехались из пятидесяти городов России, откликнувшихся на приглашение участвовать в царских выборах. В Москве их ждал хаос политической борьбы с угрозами, подкупами и подтасовками. Кандидатов на русский трон было много, и депутатов разрывали между собой сторонники различных партий.
Вскоре выкристаллизовались две главные силы, боровшиеся за умы и души выборщиков. Первую представляли казаки и близкое им по социальному происхождению и взглядам низшее духовенство, в основном монахи. Они отвергали иностранных кандидатов на престол, призывая выбрать «Маринку с сыном» или 16-летнего Михаила Романова, сына митрополита Филарета Романова. С ними у казаков, большинство из которых когда-то сражались на стороне «Тушинского вора», было общее прошлое, из которого они надеялись извлечь практические выгоды: получить жалованье за службу и возможность продолжать грабить под снисходительным взглядом государя «из своих». Филарет Романов, кроме того, что в тушинском лагере исполнял обязанности патриарха, привлекал патриотов своими страданиями в польском плену, куда он попал, отправившись к королю Сигизмунду в составе посольства. Вспоминали о том, что боярин Романов когда-то сам мог стать царем, об этом, мол, говорилось в завещании последнего из Рюриковичей - Федора Иоанновича, - но коварный Борис Годунов перехватил у него царский посох, а опасного соперника и его жену вынудил принять монашество, чтобы навсегда удалить их таким образом из светской жизни.
Но в декабре и январе 1613 года симпатии выборщиков, тем не менее, были на стороне вождей Земского ополчения, олицетворявших в глазах депутатов людей, способных противостоять кровавой казачьей анархии. И князь Дмитрий Пожарский не собирался уступать давлению крикливой и скорой на расправу голытьбы. В освобожденной Москве он последовательно продолжал политическую линию, выбранную еще в Ярославле, добиваясь воцарения шведского принца Карла Филиппа.
Наконец-то лед тронулся и в Стокгольме. В декабре Делагарди получил долгожданное известие от короля Густава Адольфа, что принц в сопровождении комиссаров, уполномоченных заключить договор с русскими, прибудет в Выборг до конца февраля 1613 года.
Вождю ополчения удалось перетянуть на свою сторону казачьего предводителя боярина Дмитрия Трубецкого, отказавшегося от поддержки кандидатуры Михаила Романова.
Казаки, видя усиление противников, попытались заставить избирательный Собор ответить на принципиальный вопрос: выбирать царя из русских или из иностранцев? Ставка была на то, что непопулярный к тому моменту польский принц Владислав, точно гиря, потянет за собой на дно еще не отыгранного Карла Филиппа. Но сторонники Михаила Романова проиграли. Дмитрий Пожарский выступил с убедительной речью, напомнив выборщикам о всех бедах, которые повлечет за собой избрание царя из «своих». Недавний опыт показывал, что с соотечественниками на престоле русская земля пережила много бед, и только шведский принц сможет спасти страну от анархии и объединить народ перед угрозой нового польского вторжения. Если же выберут царя из урожденных русских, не только Польша, но и Швеция станет врагом. Кроме того, оккупированный шведами Новгород с прилегающими территориями будет безвозвратно потерян.
7 февраля 1613 года выборщики, заседавшие в Большом кремлевском дворце, высказались в пользу иноземного принца, то есть Карла Филиппа. Его коронацию запланировали на конец месяца. Это принципиальное решение, проведенное национальным героем Дмитрием Пожарским, почти на четыре столетия стало одной из самых больших тайн русской историографии. Профессионалы поначалу выполняли заказ правящего дома Романовых, а затем, следуя традиции, вышли из неудобного положения с исключительной простотой. За решение Собора была принята не прошедшая резолюция «казачьей партии», гласившая: «А Литовского и Свийского короля и их детей, за их многие неправды, и иных никоторых земель людей на московское государства не обирать, и Маринки с сыном не хотеть».
Отказ от кандидатуры вдовы Лжедимитрия был уступкой казаков основной массе выборщиков, опасавшихся нового погружения России в водоворот самозванства.
Шли дни, Пожарский и его сторонники с надеждой ждали новостей из Новгорода о прибытии Карла Филиппа в Выборг. Обстановка в столице между тем накалялась. Казаки всеми силами пытались разрушить формальный ход выборной процедуры. Видя, что проигрывают, они предложили бросить жребий, чтобы Бог указал, кому из кандидатов на престол править на Руси, а когда эта идея была отвергнута, стали готовить переворот. Толпы вооруженных оборванцев под предводительством кликуш-священников собирались у дворов Пожарского и Трубецкого, перешедших на осадное положение. Чернь вопила, что хочет только Михаила Романова, который вознаградит ее за лишения и страдания при освобождении Москвы от поляков. Шведский король обманывает русских, он хочет приобрести Россию для себя!
Запуганные выборщики стали колебаться. У всех на памяти была расправа казаков с предводителем первого земского ополчения Прокопием Ляпуновым. Жизнь дороже, чем принципиальный спор о том, кто окажется лучшим царем для России. К тому же аргументы казачьих вождей начинали действовать. Королевич все не ехал, и - кто знает, - может, шведский король Густав Адольф вовсе и не думает отпускать брата на царство, а лишь пытается извлечь из этой истории собственные выгоды.
Пожарский пытался тянуть время, говоря, что Михаил Романов слишком молод, ему нельзя садиться на престол в такое трудное время. Казачья партия восприняла новую тактику как проявление слабости, лишь усилила нажим.
Среди бояр чутко следивших за расстановкой сил в Москве, тоже появились сторонники Михаила Романова. В конце концов, юность и слабость монарха тоже могут быть полезны - больше власти перейдет к боярской думе. Федор Шереметьев, объясняя причину своей активной поддержки этого кандидата, писал боярину Василию Голицыну, находившемуся в польском плену: «Мы выберем Мишу Романова, он молод и еще незрел умом, и нам с ним будет повадно».
Страсти достигли пика, когда выборщики собрались на очередное заседание 21 февраля 1613 года. Во дворец ворвались разъяренные казаки с криками, что никто отсюда не уйдет, пока не выберут Михаила Романова. В русской историографии, на протяжении столетий лепившей из лоскутов приемлемую канву событий, об этом форменном парламентском перевороте ничего не говорится. Лишь вскользь упоминается, что права Михаила Романова на престол популярно объяснил Собору некий «славного Дону атаман». Однако для современников обстоятельства воцарения основоположника династии Романовых не были тайной. В Швеции и Польше даже годы спустя после этих событий Михаила Романова презрительно называли «казачьим царем».
Мы не знаем, что происходило в тот день с Дмитрием Пожарским и его сторонниками, возможно, их попросту не пустили на заседание Собора. Но даже старательно исправленные впоследствии документы приоткрывают эту загадочную страницу русской истории. В поспешно разосланной 25 февраля по городам грамоте говорится о единодушном избрании на престол Михаила Романова. Польского и шведского принцев Собор отверг, поскольку отец первого разорял Россию и угнетал православных, а шведский король обманом захватил Новгород. Среди лиц, подписавших этот документ, нет имен вождей земского ополчения Пожарского и Трубецкого, как и имени знатнейшего из бояр, возглавлявшего семибоярское правительство, князя Мстиславского.
Казачий переворот удался, теперь оставалось убедить робкого и болезненного юношу принять скипетр из рук разбойников, уже вознесших за последние годы к власти череду самозванцев. □